Мы определили сущность человека как весь его поток крови от зачатия до смерти, со всеми влияниями, которые он переносит. А его душу — как сумму всех энергий, направленных на его сознание, совокупность всех тех моментов, в которые он действительно был сознательным в своем собственном существовании и своем отношении к вселенной вокруг него.
Итак, первое, что же является сущностью цивилизации? С некой поэтической или художественной точки зрения нетрудно заметить, что каждая культура имеет свою собственную характерную природу, свою собственную «сущность». Эта сущность выражается в ее искусстве, литературе, музыке, нравах, привычках, интересах, идеалах, слабостях, модах, одежде, позах, жестах, причудах и так далее, и чтобы уловить проблеск сущности, которая
стоит за всем этим, нужно все это как бы «увидеть вместе», так
же, как нужно «увидеть вместе» соответствующие качества отдельного человека, чтобы найти ключ к его индивидуальной сущности.
В таких образах, как Дядя Сэм, Джон Буль, La Belle
France, а также в парадоксальных символах как лев и единорог, или орел и змея, люди пытались выразить смутно чувствуемую сущность своих стран. Еще более тонкой и трудноуловимой будет сущность стоящей за всеми ими великой культуры.
Как-либо точно определить эту сущность очень трудно. Но довольно интересные ключи к ней нам могут дать характерные памятники цивилизации, ее характерные установления, и характерный для нее способ передачи идей. Например, характерные памятники Римской цивилизации — это огромные общественные сооружения, дороги, акведуки и амфитеатры; ее характерные установления — кодекс законов и система управления; а характерный способ передачи идей — через общественный порядок, закон и литературу. Характерный памятник Средневековой Христианской цивилизации — кафедральный собор, характерное установление —
церковная организация, передача идей — через архитектуру,
скульптуру и ритуал. А культуру Ренессанса характеризует университет как памятник, гуманизм как установление, книги и натуралистическая живопись как средства передачи идей. Все это выражения совершенно разных и вполне определенных сущностей.
Вспышка понимания этой идеи иногда происходит, когда мы замечаем удивительное сходство сущностей цивилизаций, далеко отстоящих друг от друга во времени и пространстве. Есть поразительное сходство во «вкусе» времени, например, между Парфянской культурой первых веков нашей эры и ранней феодальной эпохой в Западной Европе: обе — цивилизации тяжело вооружённых всадников, рыцарства, приемов при дворе, устраиваемых в шатрах, и неистово эмоциональных людей, которые то страстно отдаются сражениям, то целиком посвящают себя разведению цветов.
Или также — между Римской Империей второго века и Британской
Империей девятнадцатого.
Одна и та же сущность выражается и в характерной литературе. Представьте, например, сущность культуры, которая стоит за «Беовульфом» или «Песнью о Роланде», в сравнении с сущностями культур, стоящими за Шекспиром или за «Войной и Миром»
Толстого. Все эти произведения вечны, они принадлежат всему
человечеству. Но при этом они являются совершенным выражением
одной отдельной цивилизации в одну отдельную эпоху.
Однако здесь нас не должны вводить в заблуждение различия, происходящие от возраста культуры, поскольку ее сущность — это то, что связывает все возрасты, что остается постоянным на протяжении всего ее существования. Так, руководящая идея мистицизма и церкви, хотя принимала различные формы и служила различным целям, оставалась неизменной во всей Средневековой Христианской цивилизации, так же как идея знания и образования — во всей цивилизации Ренессанса. Сущность — это то, что постоянно или врожденно в природе культуры. В этой сущности своего народа и культуры непосредственно участвует каждый человек.
Очевидно, что его сознательная память о прошлом ограничена поколением его прадедов, от которых ребенком он слышал рассказы о мире сорок лет назад, и в чье время он может войти очень живо и лично. Но дальше своих прадедов каждый человек имеет восемь пра-прадедов, шестнадцать пра-пра-прадедов, и так далее.
За двадцать поколений или семь веков он — если предположить,
что не смешивался с другими народами — является потомком миллиона людей своего народа. Англичанин, родившийся в 1950 году,
может происходить почти от четверти всего населения Англии в
День Чосера. Таким образом, он вполне реально наследует сущность Чосеровской Англии; и если он человек наблюдательный и
чувствительный, то может обнаружить в себе — подобно древним
рукописям — следы различных аспектов его народа и культуры,
которые изумят его и как современного человека, и как отдельную индивидуальность.
Это объясняет, почему все люди чувствуют гораздо большую
приверженность к древнему прошлому своей страны, чем к недавнему ее прошлому. И чем древнее и легендарнее это прошлое, тем
более оно способно волновать их. Это потому, что чем глубже
человек заглядывает в прошлое своего народа, тем более полно
он наследует его, и тем более полно он в нем представлен. В самой его крови, как в зеркале, отражена, пусть в самой слабой степени, вся кровь первых основателей его страны.
Конечно, в наше время эта идея украдена извращенными умами и приспособлена для преступного использования, как и многие
другие идеи. Это не влияет на ее истинность. В ней нет и не
может быть никакого значения превосходства или дискриминации.
Потому что все люди произошли от равного количества предков, и
все одинаково ценны — и люди смешанных народов не меньше, а,
возможно, больше, чем люди одного народа, хотя первые могут в
самом деле унаследовать внутренние конфликты, которых последние не чувствуют. Таким образом, если расширить нашу аналогию
от отдельного человека к культуре, и сказать, что ее сущность
является совокупностью всей крови данной культуры, то тогда мы
можем добавить, что каждый современный человек содержит в себе
вполне буквально всю сущность первых дней его культуры.
Чем тогда будет ее душа ? Если сущность определяется так
трудно, то душа — в десять раз труднее. Каким-то образом душа
цивилизации будет совокупностью всех душ ее детей, суммой всех
тех, кто на протяжении всего ее существования достиг сознания.
Она будет всем человеческим сознанием, достигнутым в рамках
этой культуры. Ее следы, вероятно, можно видеть в тех высочайших священных писаниях, которые описывают модель вселенной и
путь к сознанию о ней. Они могут обнаруживать различные души —
как Новый Завет отличается от Корана, и оба они — от Вед. Но в
основе своей душа цивилизации может быть сделана из материала
не иного, чем души людей, и того, что эти души людей объединяет.
Далее, эта душа цивилизации питается тремя способами —
это три традиционных пути, которыми люди могут стать сознательными и развить свои собственные индивидуальные души. Эти «пути», а также школы перерождения, существующие для того,
чтобы руководить ими и учить их методам на Земле, основаны на
идее развития сознания вначале в одной отдельной функции. Становясь полностью сознательным в одной функции, человек находит
путь к сознанию всего своего бытия: преобразованием природы
этой одной функции, он преобразует всего себя: приобретая
средство управления одной функцией, он приобретает душу.
Первый путь к сознанию — через инстинктивную и
двигательную функции. Второй путь — через эмоциональную функцию. Третий — через интеллектуальную функцию.
Первый путь — нечто родственное тому, что за западе известно как аскетизм . Хотя он содержит гораздо больше, чем означает это слово, и мы используем его за неимением лучшего.
Это путь достижения сознания через овладение физическими функциями, через преодоление боли. Это путь превращения боли в волю. На Востоке он включает многие факирские практики, и в своей полной форме известен как хатха-йога. Но если у более пассивного восточного человека следование по этому пути может выражаться в постоянном удерживании своей руки над головой,
или сидении на вершине столба в течение семи лет, как Святой
Симеон Стилит, то у более активного западного человека овладение телом обычно принимает совершенно другие формы.
В современной жизни лучшими примерами людей, идущих по
аскетическому пути, являются некоторые исследователи новых земель или скалолазы, люди, которые в попытке достичь полюсов
или подняться на пики Гималаев переносят чудовищные трудности
и заставляют свои тела работать за пределами выносливости, побуждаемые к этому чем-то, что они никогда не могут вполне объяснить. Скотт и его спутники, медленно замерзающие насмерть на Южном полюсе, Ирвинг и Мэллори, по одиночке взбирающиеся на вершину Эвереста, которой они так и не достигли и откуда так и не вернулись, были на самом деле западными факирами, занятыми созданием в себе души по первому или аскетическому пути.
На этом пути не возникает ни вопроса о мотиве, ни понимания. Факир может своим занятием лишь зарабатывать себе на жизнь; истязающий себя отшельник может только стараться забыть какую-то девушку; великолепный атлет или акробат может страстно желать славы. Это не имеет значения. Не может быть никакого мотива в постоянном подвергании тела боли и страху смерти.
Тот, кто делает это, создает душу. Его душа создается храбростью.
Второй путь основан на соединении явлений, известных на
западе как мистицизм и милосердие , хотя оба слова неудовлетворительны. Это путь достижения сознания через овладение эмоциональной функцией, через преодоление страха. Это путь превращения страха в любовь. На этом пути человек приветствует все ситуации, которые обычно вызывают страх или отвращение, именно для того, чтобы показать, что эти эмоции могут быть трансформированы в нечто совершенно другое, то есть в совершенно новые ощущения экстаза. Он приветствует бедность, безбрачие, болезнь, полную покорность воле религиозного наставника, и многие другие ограничения обычных удовольствий. Он жертвует всеми
маленькими и обычными эмоциями, чтобы приобрести одну большую
и трансцендентную эмоцию.
Святой Франциск Ассизский — возможно, самый лучший западный пример человека, идущего по этому пути, и его объятия с прокаженными — классическая демонстрация этого метода развития
любви через преодоление страха. Другие, которые — как Флоренс
Найтингейл — намеренно преодолевают свое природное отвращение,
служа больным, бедным, старым и притесняемым, могут также быть
невольными кандидатами на этот второй, или эмоциональный путь
к сознанию.
Здесь мотив очевидно является фактором первой важности,
тогда как понимание — нет. Человек, проявляющий милосердие с
целью, чтобы о нем хорошо подумали, не приобретет ничего, даже
если пожертвует всеми своими природными склонностями. Потому
что на этом пути именно эмоция — а не сам факт — поворачивает
ключ. Без позитивной эмоции всякое внешнее усилие будет лишь
притворством, скорее препятствующим, чем помогающим внутреннему росту: с любовью же результат может быть получен даже без
понимания человеком всей трудности того, что он делает. Его
душа создается добротой.
Третий путь — это то, что обычно понимается под философией . Это путь достижения сознания через овладение интеллектуальной функцией, через преодоление мысли. Это путь превращения мысли в понимание. На этом пути человек стремится подчинить бессвязный бред ума модели космических законов. Он старается думать обо всем, что с ним случается, о каждом, с кем он встречается, не в связи с его личными симпатиями и антипатиями, но в отношении к великим принципам. На этом пути он постепенно освобождается от субъективной точки зрения и приобретает
объективное понимание. Это путь не только великих мыслителей
церковных и философских школ прошлого — например, Святого Фомы
Аквинского и Исаака Ньютона — но и в наши дни практически открыт для людей с научным складом ума, при условии , что они действительно стараются проживать все стороны своих жизней по великим законам, которые они изучили или открыли.
Чтобы добиться успеха на этом пути, человек должен понимать, что он делает и почему он это делает. Он должен пожертвовать самообманом, предрассудками и противоречиями. Его душа должна быть создана мудростью.
Таким образом, мы видим, что эти три пути — аскетизм, милосердие и философия — не только образуют свои собственные особые школы, но могут практиковаться и отдельными людьми, не имеющими внешней связи с какой-либо школой. Кроме того, эти пути могут быть включены как отдельные «ордены» в некоторые великие исторические школы, как, например, Римская Католическая Церковь. В таких случаях мы, как правило, находим пути в
том или ином сочетании друг с другом. Можно сказать, что орден, основанный Святым Францисском, пытался соединить аскетизм
и милосердие, орден, основанный Святым Игнатием Лойолой — аскетизм и философию, а основанный Святым Винсентом де Полем —
философию и милосердие. И можно добавить, что, по-видимому,
самая высшая точка развития достигалась этими орденами тогда,
когда, намеренно или нет, они старались объединить в один все
три пути.
Давая возможность людям создавать собственные души сознательной работой, давая возможность им создавать, так сказать,
три различных вида душ, эти пути в буквальном смысле питают
большую душу их культуры. Они на самом деле представляют три
вида питания, которые требуются этой большой душе, так же, как
пища, воздух и впечатления, переваренные различными функциями,
представляют три вида питания, которые требуются телу.
Существует, однако, и четвертый путь, о котором известно
обычно намного меньше. Этот путь состоит в овладении инстинктивной, эмоциональной и интеллектуальной функциями в одно и то же время ; в превращении боли, страха и мысли в их высшие двойники — волю, любовь и понимание — одновременно. На этом пути человек старается быть сознательным, по крайней мере, в трех функциях сразу. И он старается гармонизировать работу этих трех функций, заставить их помогать друг другу, и служить одной цели. Например, если он заставляет свое тело выполнять какую-то очень трудную задачу, он также намеренно работает над
трансформацией мелких страхов и обид, могущих при этом появляться, и кроме того, он старается понимать, что он делает, и почему он делает это, и соотносить все свои стремления с уже известными ему великими природными законами. На этом пути у него есть три отдельных области изучения, каждая из которых объясняет и усиливает остальные.
Таким образом, сознание, которое развивается на четвертом
пути, является более всеобъемлющим. Оно охватывает все стороны
человека, и оно с меньшей вероятностью может оставить незамеченной какую-то его основную слабость или опасный недостаток.
По этой причине — в отличие от аскетического и мистического
путей, которые обычно требуют немедленного принесения в жертву
всего привычного человеку и перехода в совершенно новые условия, например, в пустыню или монастырь, — четвертый путь проходит в условиях обычной жизни. Человек, идущий по этому пути, должен проводить все опыты и совершать все усилия в своем обычном окружении, и все эти опыты — помимо внутренних результатов, для которых он работает, — должны приносить и внешние результаты, разумные и полезные с обычной точки зрения.
Четвертый путь к сознанию иногда быстрее, а иногда очевидно медленнее других путей. Но его главное свойство в том, что он более гармоничен, и поэтому более надежен. Человек, научившийся трансформировать свои эмоции лишь в особой атмосфере монастыря, и вдруг принужденный судьбой бороться за выживание в деловом мире, может найти все свои методы бесполезными, а работу потерянной. Аскет, который приобрел волю, живя в пещере и постясь, внезапно помещенный в условия, где свободно приемлются все виды физических удовольствий, может обнаружить себя побежденным желаниями, о существовании которых в себе даже не
подозревал. С другой стороны, человек, который работал на четвертом пути, и который стремился стать сознательным во всех своих функциях и во всех ситуациях, не будет так легко застигнут врасполох. Сознание у него будет основано не на особых ассоциациях, но будет тем, что сопровождает его всегда, постящегося или пьющего вино, одинокого или в толпе, работающего или размышляющего. Оно будет тем, что освещает все, что с ним случается.
На четвертом пути есть много странных вещей. Если аскет должен быть храбрым, мистик — добрым, философ — мудрым, то тот, кто старается идти по четвертому пути, должен учиться быть храбрым, добрым и мудрым одновременно. И если ему не удается возвыситься до какого-либо из этих качеств, его работа и развитие останавливаются именно на этой точке. Таким образом, школы четвертого пути всегда работают как бы на лезвии ножа, и
всегда склонны — каким бы непосредственным влиянием с высшего уровня они ни поддерживались — соскальзывать в один из трех остальных путей: довольствоваться либо суровостью, либо милосердием, либо философией.
По этой причине работа на четвертом пути может показаться
намного более трудной, чем на других. В определенном смысле
это так. Тот, кто старается идти по нему, постоянно обнаруживает, что потерял нить, поскольку ее не обеспечивают ему ни догма, ни метод, ни вера. С другой стороны, для многих людей четвертый путь является единственным открытым для них путем.
Потому что ни один другой не примет их такими, как они есть, и не научит тому, как просеивать и преобразовывать интересы, любови, вожделения, слабости и привычки, отказаться от которых сразу они совершенно не способны.
Школы четвертого пути существовали и существуют — так же, как существовали и существуют школы трех традиционных путей.
Но их намного труднее обнаружить, потому что — в отличие от
других — они не могут быть узнаны по какой-то одной практике,
одному методу, одной задаче, или одному названию. Они всегда
изобретают новые методы, новые практики, приспособленные к
времени и условиям, в которых они существуют, и, достигая одной цели, перед ними поставленной, они переходят к другой, часто меняя при этом свое имя и весь облик.
Например, не вызывает сомнений, что за проектированием и
построением великих Готических Кафедральных Соборов стояли
школы четвертого пути, хотя они не имели особого названия и
приспосабливали себя к религиозной организации того времени. В
какой-то период прикрытием им служили монахи Клюни, в другой —
франкмасоны. Благодаря подобным школам в семнадцатом веке про-
водились — то под одним, то под другим именем — многие научные
и медицинские исследования. Кроме того, в восемнадцатом веке
школы четвертого пути заимствовали многие открытия греческой и
египетской археологии как форму для своих идей и своей организации, а некоторые из их руководителей — с целью проникновения
в богатые и изысканные круги общества, где им нужно было вы-
полнить какую-то работу — могли даже выступать под видом модных магнетизеров и месмеристов.
Четвертый путь стремится ввести сознание во все стороны жизни, и его форма всегда связана с тем, что наиболее ново, с тем, что приготовляет будущее.
Вместе с тем четвертый путь, по определению, — как и остальные три пути — связан прежде всего с развитием человеческих душ. И его истинная работа, как и их, — питать душу культуры, в которой он работает. Поэтому можно сказать, что уровень развития души любой данной культуры будет прямым результатом этих четырех путей, и работы школ, им обучающих.